РУНА ЧЕТВЕРТАЯ
Айно, дева молодая,
Ёукахайнена сестрица,
В лес пошла, засыпав пудрой
Синяки и слёз дорожки,
В тёмный лес искать меж веток,
Меж жестянок и окурков
Изоленты синий хвостик,
Изоленты грязный кончик.
Слёзы льются, слёзы каплют,
Слёзы горькие стремятся
От рябиновой помады
До смолы кроссовок черных.
Приговаривает Айно,
Колупая грязь ногтями,
Говорит и горько плачет,
Молвит приглушенно речи:
«Старый, хмурый Вяйнямёйнен!
Отчего ж ты сам, мерзавец,
Не пошел в дремучий ельник,
Не отправился за кладом?
Старый, черствый Вяйнямёнен!
Ты послал в густые чащи
Молодую свою деву,
Обессиленную деву!»
Дуют с Похьёлы сурово
Злые северные ветры,
Принося машин гуденье,
Стон сирены полицейской.
Приговаривает Айно,
Озираясь, словно заяц,
Говорит такие речи,
Дёгтя черного чернее:
«Старый, хмурый Вяйнямёйнен!
Отчего который месяц
Мы молчим на общей кухне,
И едим, и курим молча?
Старый, бедный Вяйнямёйнен!
Отчего всё реже ходим
Мы на выставки и в бары,
На концерты и в музеи?
Чаще, чем твой голос, слышу
Я прогорклый клич кукушки,
Доносящийся из окон,
Из розеток, из конфорок.
Мне б гораздо лучше было,
Если б я не родилася,
Если б я не подрастала,
Не видала бы на свете
Дней печали и несчастья,
Если б я жила немного;
И куда мне возвратиться?
На кого тебя оставить?»
Приговаривала Айно,
Забирая из-под веток
Изоленты синий хвостик,
Изоленты грязный кончик:
«Никуда мне не вернуться:
Город больше не родной мне,
На рекламу не поступишь,
Ёукахайнен, брат мой старший,
Пьёт без отдыху и страху.
Нету в мире прежних звуков.
Тело всё моё трепещет,
Лишь услышу клич кукушки».